Зарина Ахматова, Светлана Ромашкина, Vласть,
Визуальное сопровождение – Жанара Каримова
Первый независимый казахстанский фестиваль Clique закрывало музыкальное documentary норвежского продюсера, режиссера и художника Мортена Траавика (Morten Traavik) «День освобождения». Траавик привез в Пхеньян скандальную словенскую группу Laibach, снял подготовку к выступлению и сам концерт. В северо-корейском зале присутствовало около тысячи человек, но, по точному замечанию организаторов, реальная публика – весь мир, который увидел этот эксперимент.
Это не первый совместный проект Мортена и культурных деятелей из Северной Кореи, но, пожалуй, первый из тех, что не перестают пробуждать в тебе единственный вопрос на протяжении всего просмотра: «Как?».
Группа Laibach, ветеран еще Югославии, известная своими провокациями (сопроводить концерт вижуалами, где изображение порно накладывается на выступление очередного диктатора), заигрываниями с нацисткой символикой и новыми рОковыми аранжировками попсовых песен, пытается перепеть самую дорогую для корейцев песню «Ариран», смиксовав ее со «Звуками музыки». Подготовка к концерту – нервная, Мортен не выдерживает и идет сам к безликим, но многочисленным представителям комитета цензуры: «В моей стране, если вмешиваются в чужую работу, то хотя бы представляются», и, в конце концов, принимает их условия. Концерт укорачивают, однако он состоялся, что и делает его историческим во всех смыслах.
Кто он – Мортен Траавик? Гениальный продюсер? Провокатор? Художник? Мы разговариваем с ним в среду, он говорит по-английски, переходя на русские фразы, которые помнит по ГИТИС (он там учился) — спустя 10 часов после показа картины в Алматы. А еще через час, когда беседа почти завершится, мы узнаем из новостных лент о том, что казахстанские депутаты предложили переименовать столицу в честь первого президента Казахстана.
Ахматова: Спасибо за ваш приезд, это безумно круто, что второй показ вашего фильма на планете, состоялся в Алматы.
Траавик: Второй «освобожденный» город после Амстердама!
Ахматова: Я думаю, что вы понимаете, что вы приехали с азиатской премьерой в страну, которая не в топе самых свободных. Какие у вас чувства по этому поводу?
Траавик: Мне кажется, это был интересный показ. Это мой первый приезд в Казахстан и в Алматы, я здесь только 30 часов – рановато мне обсуждать социальный климат. Но мне кажется, что, особенно сравнивая Казахстан с соседями, у вас – относительно неплохо. Пока. Но все-таки я понимаю вопрос и думаю, что, конечно, для создателей фильма очень приятно и очень интересно узнать, что эта лента расширила границы – не только культурные, но и политические. На показе в Амстердаме большинство зрителей было из Голландии, но были и люди из разных стран. И там атмосфера была примерно как на рок-концерте. А здесь, мне показалось, что публика тоже поняла, о чем это, она была мыслящая, откликалась на фильм, правда, немного спокойнее, чем в Амстердаме. Но можно было почувствовать, что людям картина понравилась: по их смеху, по разговору после показа. Но в этом было больше исторического резонанса, в силу географии, что ли.
Ахматова: Вы ожидали такого, когда принимали приглашение? Того, что публика воспримет это близко?
Траавик: Ну, мне кажется, это более или менее логичным… Я учился в России более 20 лет назад.
Ромашкина: Кстати, почему в России? Вы – человек из Европы. Зачем вам это?
Траавик: Было интересно. В то время в ГИТИСе было мало западных людей, с одной стороны, это было хорошо, потому что я не смог никуда сбежать, было обязательным — учить язык. Если бы там было много иностранцев, тогда можно было существовать в своем маленьком мире.
Ахматова: Но откуда этот интерес у вас к авторитарным системам?
Траавик: Надо спросить, наверное, у психолога (Смеется).
Ахматова: Когда это случилось по отношению к России? Прочитали Достоевского? Или ткнули пальцем в карту?
Траавик: Наверное, я всегда чувствовал, что жизнь в Скандинавии, на мой вкус – слишком скучна в своей гармонии. А на территории, например, бывшего Союза или Северной Кореи или любой страны, где когда-то произошла безуспешная попытка построить утопию, все-таки интереснее. Меня интересует история, багаж, который имеют эти люди…
Я не знаю, мне всегда было интереснее общаться с людьми, которые на восток от Франкфурта. Вы знаете, есть такое выражение «euro f*cks», это как Путин говорит – «гейропа», это очень грубо, конечно, но все-таки в этом что-то есть. Европейский союз и западное общество становятся скучными и политкорректными. И это и хорошо, и плохо.
Ахматова: Вы окончили ГИТИС?
Траавик: Я проучился всего год. Это был 1993-94 год, в России бардак — после того, как рухнул Союз, ничего нормально не функционировало. Первая вещь, которая случилась после того, как я приехал в Москву — обстрел Белого дома. Это было очень интересно. Наверное, я был один из немногих иностранцев, которые видели эти баррикады. С учебой тоже было… не до учебы. И главные уроки, которые я получил тогда, были получены не в школе, а в большей степени на подмостках общественных изменений. Потом я подал заявление в актерскую школу в Швеции, потому что предпочел быть одним из четырех студентов дорогой шведской национальной театральной школы, нежели одним из 30 в маленьком туалете ГИТИСа. Чистый прагматизм, правда. Позже я стал много путешествовать и большое счастье, когда удается практиковать русский с теми, кто на нем говорит. Ну, например, мы сделали фильм с латышской командой, из Риги, и много там работали, конечно, там тоже много русскоговорящих. Так что связь с языком сохраняется.
